Что, если Россия проиграет «битву за советское наследство»
Растущая конкуренция между США и Россией часто в массовом сознании, а также в кругах пропагандистов-интеллектуалов, рассматривается как второе издание «холодной войны».
Хотя внешне похоже на то, что это действительно так, на самом деле, это противоборство, в котором Россия не обладает альтернативной, опасной для США и ведущих стран Запада социально-экономической системой и идеологией, не является по-настоящему глобальной державой в плане экономического, интеллектуального и научного потенциала, не представляет собой привлекательного ориентира для нонконформистских политических лидеров по всему миру.
Единственное, что осталось у современной России, это ядерный потенциал, достаточный для уничтожения не только США, но и всего живого на планете, и некоторые высокотехнологичные элементы неядерных систем вооружений.
В то же время, если в эпоху «холодной войны» сценарий ядерного Апокалипсиса мог быть хотя бы частично обоснован непримиримой идеологической враждой между мировым коммунизмом и свободным миром, сегодня ни Вашингтон, ни Москва не обладают политическим продуктом, за который стоило было бы уплатить такую цену.
Собственно, эту цену – обмен глобальными ядерными ударами – не стоило платить и за распространение идей коммунизма и западной демократии, и, похоже, высшие лидеры в Москве и Вашингтоне, как минимум, интуитивно, понимали это.
Однако, если для современных США и России не существует приза, ради которого стоило бы возрождать модель противостояния в «холодной войне», не является ли поведение лидеров этих держав удивительно нерациональным?
С другой стороны, а почему бы и нет?
«Холодная война» также не была воплощением рациональности. Со времен ее завершения прошло достаточно времени, чтобы понять, что, вопреки расхожему взгляду, что СССР ее проиграл, а США выиграли, на самом деле в числе проигравших оказались обе стороны.
То, что Советский Союз был проигравшей стороной в «холодной войне», не требует доказательств. Однако и США, в исторической перспективе, стали страной, неуклонно теряющей лидерство.
Америка уже не является однозначно первой экономикой мира, деля первенство с Китайской Народной Республикой, а также сталкивается с растущими вызовами многополярности, включая исламский фундаментализм и его террористическое крыло, возникновением угрожающих безопасности США ракетных и ядерных программ в небольших странах, наподобие Ирана и Северной Кореи, набирающими мощь экономиками и интеллектуальным потенциалом стран БРИКС, в конечном счете, с нарастающей деградацией Pax Americana.
Как ни странно, в классическом биполярном мире, лидерами в котором были США и СССР (эпоха правления Михаила Горбачева, очевидно, не в счет), Вашингтон и Москва обладали более широким инструментарием для парирования подобных угроз. Их взаимодействие могло быть охарактеризовано, как ни удивительно, как стратегическое партнерство, хотя и негативного содержания.
Еще менее очевидным является то, что «холодная война» вовсе не обязательно была оптимальным выбором для США в конце 40-х годов ХХ века. Какие последствия для себя приобрели американцы, начав противостояние с Советским Союзом, кроме вконец испорченных отношений с Москвой, и бремени военных и экономических обязательств по всему миру?
После Второй Мировой войны США в любом случае оставались бы страной с крупнейшей в мире экономикой, гигантскими научными, военными, политическими и финансовыми возможностями. План Маршалла, скорее всего, был бы реализован при любом развитии событий – от реально возникшей «холодной войны» до сохранения партнерства между Америкой и Советской Россией в духе «Большой тройки».
Значительную долю ответственности за возникновение разделительных линий в Европе и во всем мире следует возложить на автора идеи «железного занавеса» сэра Уинстона Черчилля, своей Фултонской речью фактически пригласившего США в Европу, и парировавшего, независимо от того, планировал ли он такой исход событий или нет, возможность послевоенного сближения и сотрудничества между Америкой и Советской Россией, в рамках которой деградация Британской империи происходила бы еще быстрее, чем в исторической реальности.
Движение к многополярному миру, ускорившееся после окончания «холодной войны», и которое многими в России воспринимается как политический вектор, равнонаправленный укреплению мировых позиций РФ, между тем, представляет собой для нее не только возможность, но и вызов, ничуть не менее проблемный, чем для США, так как подъем таких центров силы, как Китай, Индия и Бразилия, для Москвы является куда более чувствительным, чем для Вашингтона, в силу значительной разницы в экономической весовой категории.
Как ни удивительно, существующий мировой баланс сил по-прежнему довольно точно описывается в рамках геополитической концепции Хэлфорда Макиндера. Оставляя в стороне несомненную русофобию построений Макиндера об осевом государстве, Хартленде, Леналенде и т.п., а также идеально вписывающийся в этот сюжет факт исполнения Макиндером в 1919-1920 годах обязанностей Верховного комиссара по Украине в войсках Антанты (т.е. в армии интервентов), необходимо отметить их полное соответствие событиям, развернувшимся после 1991 года.
Последствием распада СССР стала всеобщая гибридная война «за советское наследство», в рамках которой осуществляется поэтапное продвижение НАТО на Восток, а также стремление к распространению влияния США и НАТО на страны постсоветского пространства, когда-то описанные Макиндером как Хартленд.
В то же время, Россия, сталкиваясь с вызовами многополярности, по-большому счету имеет только одну подходящую возможность избежать судьбы ее прежней противницы – Британской империи. Расширяя и устанавливая контроль над территориями постсоветского пространства, включая Белоруссию, Украину, Закавказье, Центральную Азию, Россия повышает свои шансы нарастить потенциал, достаточный для сохранения равноправного статуса среди существующих и растущих мировых центров силы.
Проигрывая «войну за советское наследство», Россия раньше или позже, но будет вынуждена принять роль младшего партнера, и лучшее, что может случиться тогда с ней – быть в состоянии осуществить свой выбор между Китаем, Европейским Союзом или США.
Хотя внешне похоже на то, что это действительно так, на самом деле, это противоборство, в котором Россия не обладает альтернативной, опасной для США и ведущих стран Запада социально-экономической системой и идеологией, не является по-настоящему глобальной державой в плане экономического, интеллектуального и научного потенциала, не представляет собой привлекательного ориентира для нонконформистских политических лидеров по всему миру.
Единственное, что осталось у современной России, это ядерный потенциал, достаточный для уничтожения не только США, но и всего живого на планете, и некоторые высокотехнологичные элементы неядерных систем вооружений.
В то же время, если в эпоху «холодной войны» сценарий ядерного Апокалипсиса мог быть хотя бы частично обоснован непримиримой идеологической враждой между мировым коммунизмом и свободным миром, сегодня ни Вашингтон, ни Москва не обладают политическим продуктом, за который стоило было бы уплатить такую цену.
Собственно, эту цену – обмен глобальными ядерными ударами – не стоило платить и за распространение идей коммунизма и западной демократии, и, похоже, высшие лидеры в Москве и Вашингтоне, как минимум, интуитивно, понимали это.
Однако, если для современных США и России не существует приза, ради которого стоило бы возрождать модель противостояния в «холодной войне», не является ли поведение лидеров этих держав удивительно нерациональным?
С другой стороны, а почему бы и нет?
«Холодная война» также не была воплощением рациональности. Со времен ее завершения прошло достаточно времени, чтобы понять, что, вопреки расхожему взгляду, что СССР ее проиграл, а США выиграли, на самом деле в числе проигравших оказались обе стороны.
То, что Советский Союз был проигравшей стороной в «холодной войне», не требует доказательств. Однако и США, в исторической перспективе, стали страной, неуклонно теряющей лидерство.
Америка уже не является однозначно первой экономикой мира, деля первенство с Китайской Народной Республикой, а также сталкивается с растущими вызовами многополярности, включая исламский фундаментализм и его террористическое крыло, возникновением угрожающих безопасности США ракетных и ядерных программ в небольших странах, наподобие Ирана и Северной Кореи, набирающими мощь экономиками и интеллектуальным потенциалом стран БРИКС, в конечном счете, с нарастающей деградацией Pax Americana.
Как ни странно, в классическом биполярном мире, лидерами в котором были США и СССР (эпоха правления Михаила Горбачева, очевидно, не в счет), Вашингтон и Москва обладали более широким инструментарием для парирования подобных угроз. Их взаимодействие могло быть охарактеризовано, как ни удивительно, как стратегическое партнерство, хотя и негативного содержания.
Еще менее очевидным является то, что «холодная война» вовсе не обязательно была оптимальным выбором для США в конце 40-х годов ХХ века. Какие последствия для себя приобрели американцы, начав противостояние с Советским Союзом, кроме вконец испорченных отношений с Москвой, и бремени военных и экономических обязательств по всему миру?
После Второй Мировой войны США в любом случае оставались бы страной с крупнейшей в мире экономикой, гигантскими научными, военными, политическими и финансовыми возможностями. План Маршалла, скорее всего, был бы реализован при любом развитии событий – от реально возникшей «холодной войны» до сохранения партнерства между Америкой и Советской Россией в духе «Большой тройки».
Значительную долю ответственности за возникновение разделительных линий в Европе и во всем мире следует возложить на автора идеи «железного занавеса» сэра Уинстона Черчилля, своей Фултонской речью фактически пригласившего США в Европу, и парировавшего, независимо от того, планировал ли он такой исход событий или нет, возможность послевоенного сближения и сотрудничества между Америкой и Советской Россией, в рамках которой деградация Британской империи происходила бы еще быстрее, чем в исторической реальности.
Движение к многополярному миру, ускорившееся после окончания «холодной войны», и которое многими в России воспринимается как политический вектор, равнонаправленный укреплению мировых позиций РФ, между тем, представляет собой для нее не только возможность, но и вызов, ничуть не менее проблемный, чем для США, так как подъем таких центров силы, как Китай, Индия и Бразилия, для Москвы является куда более чувствительным, чем для Вашингтона, в силу значительной разницы в экономической весовой категории.
Как ни удивительно, существующий мировой баланс сил по-прежнему довольно точно описывается в рамках геополитической концепции Хэлфорда Макиндера. Оставляя в стороне несомненную русофобию построений Макиндера об осевом государстве, Хартленде, Леналенде и т.п., а также идеально вписывающийся в этот сюжет факт исполнения Макиндером в 1919-1920 годах обязанностей Верховного комиссара по Украине в войсках Антанты (т.е. в армии интервентов), необходимо отметить их полное соответствие событиям, развернувшимся после 1991 года.
Последствием распада СССР стала всеобщая гибридная война «за советское наследство», в рамках которой осуществляется поэтапное продвижение НАТО на Восток, а также стремление к распространению влияния США и НАТО на страны постсоветского пространства, когда-то описанные Макиндером как Хартленд.
В то же время, Россия, сталкиваясь с вызовами многополярности, по-большому счету имеет только одну подходящую возможность избежать судьбы ее прежней противницы – Британской империи. Расширяя и устанавливая контроль над территориями постсоветского пространства, включая Белоруссию, Украину, Закавказье, Центральную Азию, Россия повышает свои шансы нарастить потенциал, достаточный для сохранения равноправного статуса среди существующих и растущих мировых центров силы.
Проигрывая «войну за советское наследство», Россия раньше или позже, но будет вынуждена принять роль младшего партнера, и лучшее, что может случиться тогда с ней – быть в состоянии осуществить свой выбор между Китаем, Европейским Союзом или США.
Информация