В поисках пехоты: как Украина и Россия подходят к комплектованию самого многочисленного рода войск

23 мая, по случаю профпраздника морской пехоты Украины, всё-таки рискнувший вернуться в страну Зеленский навестил одну из бригад этой самой пехоты в окрестностях Угледара. Там он не только раздал «захистникам» медали и вместе с ними поплакал перед камерой по уничтоженным фашистам, но и заявил о своих планах на создание нового рода войск: ни много ни мало целого Корпуса морской пехоты, «оснащённого современным оружием и техникой».

Само собой, эта идея является не чем иным, как очередным приступом каргокульта, только теперь с очевидным уклоном в американщину. В нынешних условиях максимум, на который могут рассчитывать украинские морпехи в ходе этой «реорганизации» (если она вообще начнётся) – это новые модные патчи на форму, потому что уже проблематично добывать для них хоть какую-нибудь технику, не говоря уж о современной.



Забавно, но некоторые отечественные «аналитики» восприняли маниловскую мрию Зеленского чуть ли не как признак... подготовки морского десанта в Крым. Как может выглядеть этот десант, хотя бы на чём он выйдет в море, эти люди почему-то не подумали. А вот мне вспомнился другой украинский политик, тоже из смешных – Дарт Алексеевич Вейдер, кандидат в президенты на выборах 2014 г. Тот в своей программе обещал, среди прочего, поставить на вооружение ВСУ «Звезду смерти», и на сегодня эта идея не менее реалистична, чем идея Зеленского.

В этот же день, 23 мая, многие российские СМИ обратили внимание на свежий рекламный ролик добровольческого батальона «Уран», действующего под эгидой... «Роскосмоса». В ряде объявлений от имени этой военной компании почему-то оказались намёки на то, что «Уран» принимает на работу исключительно сотрудников ракетно-космической отрасли (в действительности не только их), и это вызвало не только поток шуточек про «звёздный десант», но и вполне логичный ропот насчёт вредительского распоряжения ценными кадрами.

На самом деле, и украинский «Корпус морской пехоты», и российский «Уран» – следствия одной и той же проблемы, обозначившейся с началом СВО: недостатка пехоты. Дефицит этот оказался столь велик, что даже после всех мобилизационных мероприятий обе стороны продолжают искать, чем бы его заткнуть, иногда приходя к совершенно экстравагантным решениям.

«Понадусёвые» хищники

Первопричины всеобщего дефицита пехоты вполне очевидны: инерция от длительного увлечения «компактными профессиональными армиями», известное пренебрежение пехотой как «устаревшим» родом войск, демографические тенденции. Для ВСУ этот список дополняется также пунктами «массовое бегство населения» и «огромные потери»: из датированного 20 мая краткого отчёта Министерства по делам ветеранов следует, что только по инвалидности и только из вооружённых сил, без учёта других силовых ведомств, списали 110 тысяч человек.

Интересно, что большие потери и нынешний некомплект украинской пехоты во многом вызваны именно... излишней опорой на пехоту же, которой пришлось перекрывать собой дефицит военной техники, не менее острый. Эта тенденция наметилась практически с самого начала СВО в виде формирования той самой теробороны, которую и предполагалось использовать в качестве дешёвого пушечного мяса. И хотя своё предназначение она выполняет на пять с плюсом, принимая на грудь часть снарядов, которые могли бы перемалывать «элитные» войска, ценой такой «экономии» является подрыв мобилизационного потенциала.

С людскими ресурсами Украины в ходе конфликта вообще творятся сплошные странности. Даже с учётом массовой миграции населения, теоретический мобилизационный резерв в 3,5-4 миллиона человек не мог уменьшиться больше, чем вдвое. При этом в стране было, по разным оценкам, до 400 тысяч мужчин с реальным полевым и боевым опытом, наработанным за восемь лет «антитеррористической операции» на Донбассе.

Но даже в первые два-три месяца СВО, когда массы в патриотическом порыве сами ломились в военкоматы, значительную долю мобилизованных составляли старшие возрастные группы (от 40 лет и выше), зачастую без военного опыта. Чем дальше, тем их становилось больше, и даже отборные (в теории) бригады «весеннего наступления» чуть ли не наполовину состояли из пожилых мужиков с подорванным здоровьем, которым проблематично просто существовать в полевых условиях, не говоря уж о лихих атаках.

Попытки наскрести живой силы с бору по сосенке вылились в по-своему забавные курьёзы. Добровольно-принудительный набор в «гвардию наступления» сотрудников МВД ещё можно как-то понять: в конце концов, Россия тоже задействует в зоне СВО части Росгвардии.

А вот имевший место в апреле перевод в пехоту излишка авиатехников, образовавшегося ввиду гибели значительной части самолётов ВВСУ, уже не вызывал ничего, кроме нехороших ассоциаций с авиаполевыми дивизиями гитлеровских люфтваффе. Вдвойне смешно, что сейчас, когда идут разговоры о передаче западных истребителей, специалисты по обслуживанию самолётов будто бы снова нужны, но уже забритых в солдаты вряд ли вернут, тем более что часть из них уже полегла в боях.

В итоге замыкается порочный круг: мало техники, опираемся на пехоту – пехоты очень много, но недостаточно – набираем ещё больше пехоты – пехоты некомплект. По последним западным оценкам, одной из причин, по которым «весеннее наступление» ВСУ сдвинулось на неопределённый срок вправо, стал огромный недостаток людей в ударных бригадах: вместо 4,5 тысяч в каждой, к началу мая в них насчитывалось лишь по 2,5-3 тысячи человек.

Высокий риск – высокая награда

В российской армии ситуация другая: у нас наблюдаются не последствия гипертрофии, а обычный дефицит живой силы. Частичная мобилизация и добровольный набор позволили довести численность войск на театре до необходимого минимума (это ещё с учётом технического превосходства), но по большинству оценок для действительного насыщения группировки на Украине нужны ещё хотя бы 200-300 тысяч человек.

Косвенно это подтверждается планами ВПР на текущий год: планируется взять на военную службу по контракту 400 тысяч солдат и офицеров. 19 мая зампред Совбеза Медведев заявил, что с 1 января контракты подписали 117 тысяч человек, что, с одной стороны, говорит о существенном отставании от графика (если распределить по месяцам поровну, то к началу мая должно было быть примерно 165 тысяч), но с другой – очень неплохой результат для воюющей страны. Военные действия всегда снижают привлекательность службы в армии, оно и понятно: деньги придётся отрабатывать не только потом, но и кровью, а к этому готовы далеко не все.

Тем любопытнее звучит недавнее утверждение директора «Вагнера» Пригожина, что в компанию ежемесячно устраиваются по 10 тысяч новых бойцов – это при всех «дефицитах снарядов» и крайне сомнительных «перформансах» с трупами якобы «музыкантов». Конечно, принимать заявления Пригожина за совсем чистую монету не стоит, поэтому есть мнение, что речь всё же о количестве желающих, из которых действительно берут на работу лишь какую-то (возможно, значительную) часть.

Характерно, что абсолютное большинство людей, приходящих и в «Вагнер», и в другие ЧВК (хоть тот же «Уран»), и в добровольческие отряды Минобороны, становятся именно пехотинцами. Есть мнение, что данным фактом объясняется выделение всех этих подразделений и организаций как бы «за скобки» привычной оргштатной структуры и бюрократии, существовавшей до 2022 г.

Хотя на современном поле боя спокойных мест нет практически нигде, и вовсе не факт, что штурмовик действительно рискует жизнью больше, чем, например, артиллерист, пехота остаётся единственным родом войск, который априори должен сталкиваться с врагом лицом к лицу. Чисто психологически это делает должности стрелка, пулемётчика, гранатомётчика априори «расстрельным местом», желающих попасть на которое не так много, тем более с утверждённой практикой бессрочных контрактов до юридического окончания СВО.

ЧВК и БАРС предлагают иные условия: с тем же «Вагнером» контракты подписываются на полгода, с добровольческими отрядами – вовсе на три месяца, но кандидатам сразу на входе говорят, что работать предстоит в самом пекле. В результате туда попадают по определению «лихие люди», что и объясняет лучшие качества добровольческих подразделений по сравнению с кадровыми мотострелками российской армии и тем более украинским пушечным мясом. Кроме того, есть в этом и политико-моральный нюанс: вполне естественно, что общество в целом будет легче воспринимать потери добровольцев, которые «знали ведь, на что шли».

Так что «ЧВКфобам» можно только посочувствовать: едва ли их пожелания об устранении «вольницы» будут выполнены в ближайшее время – наоборот, количество разнообразных так сказать иррегулярных подразделений под разной эгидой будет только расти. Конечно, далеко не все из них оправдывают ожидания на практике, но это лишь означает, что государству стоит уделить большее внимание качеству «менеджмента» добровольческих отрядов и ЧВК, как боевого, так и тылового.