Что объединяет Трампа, Путина и Си Цзиньпина?
Президент США Дональд Трамп в традиционном обращении к Конгрессу «О положении в стране» пообещал пересмотреть подход к участию Америки в войнах.
– заявил Трамп.
Наблюдатели и политические деятели из России, Ирана, Сирии, Ирака, Афганистана и Венесуэлы, очевидно, отнесутся к этому заявлению американского лидера со злым юмором, степень раздражения которого, несомненно, будет зависеть от того, какой экономический, материальный и гуманитарный ущерб нанесен этим странам в результате непрекращающихся необъявленных войн США против их зарубежных оппонентов.
Заметим, однако, что слова Дональда Трампа адресованы американской аудитории – политикам и избирателям, а вовсе не зарубежным политическим оппонентам Белого дома, и апеллируют к классическим ценностям американского изоляционизма. Я – сторонник изоляционистской политики Америки, говорит тем самым Трамп, и действую, и собираюсь действовать как изоляционист.
Признание Трампа многое объясняет в судьбе ДРСМД, на фоне полного разрушения которого нынешний обитатель Овального кабинета обращается к Америке.
По сравнению с другим стратегическим международным соглашением, Договором о ПРО, из которого США односторонне вышли много лет назад, желая создать противоракетную оборону против атак единичных ракет со стороны Ирана, КНДР, и т.д., приостановка американцами своего участия в ДРСМД логически обоснована быть не может, так как, если в каком-то регионе Вашингтон полагает необходимым развернуть большее количество ракет средней и меньшей дальности, это всегда легко сделать, увеличив количество пусковых установок ракет морского и воздушного базирования, которые никаким ограничениям не подвергаются. Возможно, такое решение и не стоило бы дороже фактического восстановления наземной компоненты РСМД, или же вообще обошлось бы заметно дешевле.
Здесь стоит вспомнить о том, что именно для американских изоляционистов характерен подход: лучше никакого соглашения, чем плохое соглашение. Именно такое обоснование, между прочим, приводил примерно год назад Дональд Трамп, объявляя о выходе США из ядерной сделки с Ираном. Поскольку иных разумных объяснений американской политике в отношении ДРСМД найти невозможно, единственным подходящим остается изоляционистский тезис: лучше никакой сделки, чем неудовлетворительная сделка. То есть – нет смысла сохранять ДРСМД, если к нему нельзя привлечь Китай.
Между тем, такой подход, «всё или ничего», в международных отношениях, довольно рационален, если сильнейшая сторона исходит из молчаливого предположения, что оппонент, или оппоненты, в любом случае не сумеют создать действительно серьёзных проблем.
Примером отказа от заключения соглашения, если не удавалось достичь его приемлемых параметров, могут служить переговоры США, Великобритании и Японии в 1934 году по вопросам ограничения морских вооружений. В Токио поставили своим условием участия в переговорах признание своего права на паритет в военном-морском тоннаже с США и Великобританией, в Вашингтоне же стремились ограничить японцев 60%, в лучшем случае, 70% американского тоннажа. Хотя американская сторона отказалась вести переговоры о заключении нового морского соглашения, а Япония через несколько недель официально денонсировала Вашингтонское соглашение, освободившись тем самым от его ограничений, ни ко времени атаки на Пирл-Харбор, ни позднее, японский военный флот не достиг паритета с американским, и в целом, довольно легко был сокрушен последним.
Концепция американского изоляционизма также подразумевает крайне негативное отношение к участию военнослужащих США в операциях вне американской зоны интересов (в воззрениях изоляционистов традиционно ограничена Западным полушарием, согласно доктрине Монро), какового, собственно, Дональд Трамп довольно последовательно придерживается в течение своего президентского срока – от заявлений о выводе американских войск из Сирии до угроз выйти из НАТО и снизить уровень военного присутствия в Южной Корее и Японии.
Разумеется, изоляционизм во второе десятилетие ХХI века не равен, и не может быть во всех проявлениях похож на изоляционистскую политику Америки в XIX веке, или в 1920-е и 1930-е годы. Зарубежные военные базы США – слишком большой комплекс материальных активов, чтобы Вашингтон позволил себе полностью дистанцироваться от защиты своих интересов и активной политики в регионах, где размещены американские базы.
Изоляционизм Трампа – скорее хорошая новость для Москвы и Пекина, чем плохая. Курс на ценности классического изоляционизма показывает, что Дональд Трамп – ничуть не меньший ревизионист и националист, чем Владимир Путин и Си Цзиньпин. А это значит, что в подходе к международным делам новую Большую тройку куда большее объединяет, нежели разделяет.
Также, в духе американского изоляционизма, риторика военной конфронтации с сильными оппонентам, используется и будет использоваться для внутреннего употребления в США и как элемент международной политической игры, но не как реальный сценарий развития событий. Для того, чтобы США приняли участие в настоящих боевых действиях за рубежом, потребуется что-то вроде Второй или Первой мировой войны без американского участия в первые два-три года.
Я обещал новый подход, еще будучи кандидатом в президенты. Великие страны не участвуют в бесконечных войнах
– заявил Трамп.
Наблюдатели и политические деятели из России, Ирана, Сирии, Ирака, Афганистана и Венесуэлы, очевидно, отнесутся к этому заявлению американского лидера со злым юмором, степень раздражения которого, несомненно, будет зависеть от того, какой экономический, материальный и гуманитарный ущерб нанесен этим странам в результате непрекращающихся необъявленных войн США против их зарубежных оппонентов.
Заметим, однако, что слова Дональда Трампа адресованы американской аудитории – политикам и избирателям, а вовсе не зарубежным политическим оппонентам Белого дома, и апеллируют к классическим ценностям американского изоляционизма. Я – сторонник изоляционистской политики Америки, говорит тем самым Трамп, и действую, и собираюсь действовать как изоляционист.
Признание Трампа многое объясняет в судьбе ДРСМД, на фоне полного разрушения которого нынешний обитатель Овального кабинета обращается к Америке.
По сравнению с другим стратегическим международным соглашением, Договором о ПРО, из которого США односторонне вышли много лет назад, желая создать противоракетную оборону против атак единичных ракет со стороны Ирана, КНДР, и т.д., приостановка американцами своего участия в ДРСМД логически обоснована быть не может, так как, если в каком-то регионе Вашингтон полагает необходимым развернуть большее количество ракет средней и меньшей дальности, это всегда легко сделать, увеличив количество пусковых установок ракет морского и воздушного базирования, которые никаким ограничениям не подвергаются. Возможно, такое решение и не стоило бы дороже фактического восстановления наземной компоненты РСМД, или же вообще обошлось бы заметно дешевле.
Здесь стоит вспомнить о том, что именно для американских изоляционистов характерен подход: лучше никакого соглашения, чем плохое соглашение. Именно такое обоснование, между прочим, приводил примерно год назад Дональд Трамп, объявляя о выходе США из ядерной сделки с Ираном. Поскольку иных разумных объяснений американской политике в отношении ДРСМД найти невозможно, единственным подходящим остается изоляционистский тезис: лучше никакой сделки, чем неудовлетворительная сделка. То есть – нет смысла сохранять ДРСМД, если к нему нельзя привлечь Китай.
Между тем, такой подход, «всё или ничего», в международных отношениях, довольно рационален, если сильнейшая сторона исходит из молчаливого предположения, что оппонент, или оппоненты, в любом случае не сумеют создать действительно серьёзных проблем.
Примером отказа от заключения соглашения, если не удавалось достичь его приемлемых параметров, могут служить переговоры США, Великобритании и Японии в 1934 году по вопросам ограничения морских вооружений. В Токио поставили своим условием участия в переговорах признание своего права на паритет в военном-морском тоннаже с США и Великобританией, в Вашингтоне же стремились ограничить японцев 60%, в лучшем случае, 70% американского тоннажа. Хотя американская сторона отказалась вести переговоры о заключении нового морского соглашения, а Япония через несколько недель официально денонсировала Вашингтонское соглашение, освободившись тем самым от его ограничений, ни ко времени атаки на Пирл-Харбор, ни позднее, японский военный флот не достиг паритета с американским, и в целом, довольно легко был сокрушен последним.
Концепция американского изоляционизма также подразумевает крайне негативное отношение к участию военнослужащих США в операциях вне американской зоны интересов (в воззрениях изоляционистов традиционно ограничена Западным полушарием, согласно доктрине Монро), какового, собственно, Дональд Трамп довольно последовательно придерживается в течение своего президентского срока – от заявлений о выводе американских войск из Сирии до угроз выйти из НАТО и снизить уровень военного присутствия в Южной Корее и Японии.
Разумеется, изоляционизм во второе десятилетие ХХI века не равен, и не может быть во всех проявлениях похож на изоляционистскую политику Америки в XIX веке, или в 1920-е и 1930-е годы. Зарубежные военные базы США – слишком большой комплекс материальных активов, чтобы Вашингтон позволил себе полностью дистанцироваться от защиты своих интересов и активной политики в регионах, где размещены американские базы.
Изоляционизм Трампа – скорее хорошая новость для Москвы и Пекина, чем плохая. Курс на ценности классического изоляционизма показывает, что Дональд Трамп – ничуть не меньший ревизионист и националист, чем Владимир Путин и Си Цзиньпин. А это значит, что в подходе к международным делам новую Большую тройку куда большее объединяет, нежели разделяет.
Также, в духе американского изоляционизма, риторика военной конфронтации с сильными оппонентам, используется и будет использоваться для внутреннего употребления в США и как элемент международной политической игры, но не как реальный сценарий развития событий. Для того, чтобы США приняли участие в настоящих боевых действиях за рубежом, потребуется что-то вроде Второй или Первой мировой войны без американского участия в первые два-три года.
Информация